Укажите регион, чтобы мы точнее рассчитали условия доставки
Начните вводить название города, страны, индекс, а мы подскажем
Например:
Москва,
Санкт-Петербург,
Новосибирск,
Екатеринбург,
Нижний Новгород,
Краснодар,
Челябинск,
Кемерово,
Тюмень,
Красноярск,
Казань,
Пермь,
Ростов-на-Дону,
Самара,
Омск
Учение о цвете
«К тео́рии цве́та» (нем. Zur Farbenlehre) — книга поэта Иоганна Вольфганга фон Гёте, охватывающая его взгляды на природу цвета и вопросы, связанные с восприятием цвета.
Опубликована в 1810 году. Текст содержит описания таких понятий как «цветовая тень», «преломление» и «хроматическая аберрация». Книга была написана Гёте в связи с его интересом к живописи и оказала влияние на более позднее искусство (Филипп Отто Рунге, У. Тёрнер, прерафаэлиты, В. Кандинский). Несмотря на то, что текст Гёте был отвергнут физиками, ряд философов и физиков были с ним знакомы, в том числе Томас Иоганн Зеебек, Артур Шопенгауэр, Герман фон Гельмгольц, Рудольф Штайнер, Людвиг Витгенштейн, Вернер Гейзенберг, Курт Гёдель, Митчелл Фейгенбаум. В своей книге Гёте дает общие сведения о том, как цвет воспринимается в различных обстоятельствах, и приводит некоторые наблюдения Исаака Ньютона. Интерес Гёте был направлен скорее не на анализ явления цвета, а на особенности его восприятия. В итоге философы пришли к пониманию различия между оптическим спектром, который изучал Ньютон, и феноменом человеческого восприятия цвета в изложении Гёте. Эта тема глубоко анализируется в труде Л. Витгенштейна «Замечания о цвете» (англ.
28 августа родился Иоганн Вольфганг Гете, считавший что его «Учение о цвете» важнее «Фауста», проигравший, тем не менее, вчистую спор о природе цвета Ньютону и получивший неожиданную поддержку своих взглядов уже в ХХ веке от творцов квантовой механики
Иоганн Вольфганг Гете проявил себя не только в литературе, но и в естественных науках. Неслучайно немецкое Просвещение часто называют «эпохой Гете».
Как естествоиспытатель Гете неустанно, из года в год, вел наблюдения за многообразными природными явлениями. Круг его интересов охватывал геологию и минералогию, ботанику и сравнительную анатомию, метеорологию. Начиная с 1776 года в силу своих служебных обязанностей в Веймарском герцогстве он вынужден был соприкоснуться с множеством проблем, связанных с состоянием почвы и растительного мира. Он занимался рудниками в Ильменау, ведал строительством гидротехнических сооружений и грунтовых дорог, принимал участие в устройстве парков, заложил собственный сад.
Гете был счастлив, когда в 1784 году открыл межчелюстную кость у человека, — ведь тем самым обнаружилось доказательство единого строения скелета у всех млекопитающих
Гете был счастлив, когда в 1784 году открыл межчелюстную кость у человека, — ведь тем самым обнаружилось доказательство единого строения скелета у всех млекопитающих. Радовался поэт и тогда, когда посчитал, что ему удалось распознать «скрытое родство» всех частей растения — по листу и связанному с ним черенку, — и описал это явление в работе «Метаморфоза растений» (1790), в которой высшее растение на каждой стадии своего развития уподобляется «листу» с изменчивыми функциями.
Но, по оценке самого Гете, главным его достижением было учение о свете и цвете. «То, что мною создано как поэтом, я полагаю довольно посредственным. Однако то, что я в ХIХ столетии являюсь единственным человеком, проникшим в тайны столь сложной науки, как учение о цвете, — этим я, пожалуй, могу гордиться», — признался немецкий классик на склоне лет в одном из разговоров с Иоганном Петером Эккерманом, своим другом и многолетним секретарем.
Портрет Гёте в Кампанье кисти Тишбейна, 1787. Штеделевский институт, Франкфурт-на-Майне
War’nicht das Auge sonnenhaft,
Wie könnten wir das Licht erblicken?
Lebt’nicht in uns des Gottes eigne Kraft,
Когда собираешься говорить о цветах, сам собою напрашивается вопрос, не нужно ли прежде всего упомянуть о свете. На этот вопрос мы дадим короткий и прямой ответ: так как до сих пор о свете было высказано столько разнообразных мнений, то представляется излишним повторять сказанное или умножать положения, так часто повторявшиеся.
Собственно, ведь все наши усилия выразить сущность какой-нибудь вещи остаются тщетными. Действия – вот что мы воспринимаем, и полная история этих действий охватила бы, без сомнения, сущность данной вещи. Тщетно пытаемся мы описать характер человека; но сопоставьте его поступки, его дела – и перед вами встанет картина его характера.
Цвета – деяния света, деяния и страдательные состояния. В этом смысле мы можем ожидать от них разъяснения природы света. Цвета и свет стоят, правда, в самом точном отношении друг к другу, однако мы должны представлять их себе как свойственные всей природе: через них природа целиком раскрывается чувству зрения, глазу.
Точно так же раскрывается вся природа другому чувству. Закройте глаза, раскройте, изощрите уши, и от нежнейшего дуновения до оглушительного шума, от простейшего звука до величайшей гармонии, от самого страстного крика до самых кротких слов разума – вы услышите природу, и только природу, которая говорит, которая раскрывает свое бытие, свою силу, свою жизнь и свои взаимоотношения, так что слепой, для которого закрыт бесконечный видимый мир, может в слышимом охватить бесконечно живой мир.
Так говорит природа и остальным чувствам – и знакомым, и неосознанным и незнакомым ощущениям; так говорит она сама с собою и с нами посредством тысячи явлений. Для внимательного наблюдателя она нигде ни мертва, ни нема; и даже косному земному телу она дала наперсника – металл, в мельчайших частях которого мы могли бы увидеть то, что совершается во всей массе.
Каким многоречивым, запутанным и непонятным ни кажется нам нередко этот язык, элементы его остаются одни и те же. Тихо склоняя то одну, то другую чашу весов, колеблется природа туда и сюда, и таким путем возникают две стороны, возникает верх и низ, прежде и после, и этой двойственностью обусловливаются все явления, встречающиеся нам в пространстве и времени.
Эти общие движения и определения мы воспринимаем самым различным образом: то как простое отталкивание и притяжение, то как проглядывающий и вновь исчезающий свет, как движение воздуха, как сотрясение тела, как окисление и раскисление; но всегда они соединяют или разделяют, приводят вещи в движение и служат жизни в том или ином ее проявлении.
Полагая, что эти два направления неравны друг другу по своему действию, пытались выразить как-нибудь это соотношение. Повсюду подмечали и называли плюс и минус, действие и противодействие, активность и пассивность, наступающее и сдерживающее, страстное и умеряющее, мужское и женское; так возникает язык, символика, которой можно пользоваться, применяя ее к сходным случаям в качестве подобия, близкого выражения, непосредственно подходящего слова.
Применить эти всеобщие обозначения, этот язык природы также и к учению о цветах, обогатить и расширить этот язык, опираясь на многообразие изучаемых здесь явлений, и тем облегчить друзьям природы обмен более высокими воззрениями – вот главная задача настоящего сочинения.
Сама работа распадается на три части. Первая дает очерк учения о цветах. Несчетные случаи явлений подведены в этой части под известные основные феномены, расположенные в порядке, оправдать который предстоит введению. Здесь же можно заметить, что, хотя мы везде держались опыта, везде клали его в основу, тем не менее мы не могли обойти молчанием то теоретическое воззрение, согласно которому возник этот подбор и порядок явлений.
Да и вообще, чрезвычайно удивительным является выставляемое иногда требование, хотя оно не исполняется даже теми, кто его ставит: излагать результаты опыта без всякой теоретической связи и предоставить читателю, ученику, самому составить убеждение себе по вкусу. Но ведь когда я только смотрю на вещь, это не подвигает меня вперед. Каждое смотрение переходит в рассматривание, каждое рассматривание в размышление, каждое размышление в связывание, и поэтому можно сказать, что уже при каждом внимательном взгляде, кинутом на мир, мы теоретизируем. Но делаем и применяем это сознательно, с самокритикой, со свободой и – пользуясь смелым выражением – с некоторой иронией: такой прием необходим для того, чтобы абстракция, которой мы боимся, была безвредна, а опытный результат, которого мы ждем, – достаточно живым и полезным.
Во второй части мы занимаемся разоблачением Ньютоновой теории, которая властно и влиятельно закрывала до сих пор путь к свободному воззрению на цветовые явления; мы оспариваем гипотезу, которая, хотя и не считается уже пригодной, все-таки сохраняет среди людей традиционный авторитет. Чтобы учение о цветах не отставало, как до сих пор, от столь многих лучше обработанных частей естествознания, нужно выяснить истинное значение этой гипотезы, нужно устранить старые заблуждения.
Так как эта вторая часть нашего труда покажется по содержанию сухой, по изложению, пожалуй, чересчур резкой и страстной, то, чтобы подготовить к этой более серьезной материи и хоть несколько оправдать это живое к ней отношение, позвольте привести здесь следующее сравнение.
Ньютонову теорию цветов можно сравнить со старой крепостью, которая была вначале с юношеской поспешностью заложена основателем, впоследствии мало-помалу расширялась и обставлялась им сообразно потребностям времени и обстоятельств и в такой же мере укреплялась ввиду враждебных столкновений.
Так же продолжали дело и его преемники и наследники. Были вынуждены увеличивать здание: тут пристраивать, там достраивать, еще где-нибудь возводить флигеля, – вынуждены благодаря росту внутренних потребностей, напору внешних врагов и многим случайностям.
Все эти чужеродные части и пристройки приходилось снова соединять удивительнейшими галереями, залами и ходами. Что повреждалось рукой врага или властью времени, тотчас же снова восстанавливалось. По мере надобности проводили более глубокие рвы, возвышали стены и не скупились на башни, вышки и бойницы. Благодаря этим тщательным усилиям возник и сохранился предрассудок о высокой ценности этой крепости, несмотря на то что зодчество и фортификация за это время очень усовершенствовались и в других случаях люди научились устраивать гораздо лучшие жилища и укрепления. Но старая крепость была в чести особенно потому, что ее никогда еще не удавалось взять, что немало штурмов было отбито ею, немало врагов посрамлено, и всегда она держалась девственницей. Это имя, эта слава не умирает и поныне. Никому не приходит в голову, что старая постройка стала необитаемой. Все снова говорят о ее замечательной прочности, ее превосходном устройстве. Паломники отправляются туда на поклонение; бегло набросанные рисунки ее показывают во всех школах и внушают восприимчивому юношеству уважение к зданию, которое между тем стоит уже пустым, охраняемое немногими инвалидами, совершенно серьезно воображающими себя в полном вооружении.
Таким образом, здесь нет речи о долговременной осаде или о распре с сомнительным исходом. На деле мы застаем это восьмое чудо мира уже как покинутый, грозящий обвалом памятник древности и тотчас, без всяких околичностей, начинаем сносить его, с конька и крыши, чтобы впустить наконец солнце в это старое гнездо крыс и сов и раскрыть глазам изумленного путешественника весь этот бессвязный архитектурный лабиринт, его возникновение ради временных нужд, все его случайные нагромождения, все намеренно вымудренное, кое-как заплатанное в нем. Но кинуть такой взгляд возможно лишь в том случае, если падает стена за стеной, свод за сводом, и мусор по мере возможности тотчас же убирается.
Поддержка от неклассических физиков
Любопытно, что в XX веке уже из среды самих физиков раздались голоса, требовавшие критического пересмотра всех трех частей гетевского «Учения о цвете» и его положительной переоценки. Такая реабилитация Гете как ученого предлагалась титанами квантовой революции Максом Планком, Вернером Гейзенбергом, Максом Борном и др. Именно физики ХХ века, которые занимались проблемами квантовой физики и физики элементарных частиц, усмотрели в основной методологической концепции учения Гете о цвете ценное подспорье для собственных исследований. Во-первых, ключевое значение наблюдателя, который неизбежно влияет на результат эксперимента, и, во-вторых, стремление к преодолению дисциплинарных границ ради познания природы как единого целого.
В 1941 году Гейзенберг в докладе «Учение о цвете Гете и Ньютона в свете современной физики» подводит итог спору двух гениев эпохи Просвещения: речь идет не о том, чье учение о цвете — Гете или Ньютона — является истинным, а о другом: «Обе эти теории занимают различное место в громадном здании науки. Признание принципов новейшей физики не может служить для ученого препятствием к тому, чтобы пойти по гетевскому пути размышления о природе, к тому, чтобы следовать этим путем».
Месяц С. Гете и Ньютон. Спор о цвете // Интеллектуальные традиции в прошлом и настоящем (исследования и переводы). 2014. № 2. 299‒339.
Гете против Ньютона
Интерес Гете к цвету, к его эффектам в природе и в живописи можно проследить с ранней юности писателя. Еще во время изучения права в университете в Лейпциге (1765‒1768) он посещал лекции и лабораторные работы по физике у Иоганна Генриха Винклера.
О господствовавших в то время научных взглядах на природу света Гете писал: «Подобно всем остальным, я исходил из убеждения, что все цвета содержатся в свете; никогда я не слыхал иного объяснения, никогда не было у меня и оснований сомневаться в этом».
Вернувшись в Веймар, он решил провести исследование цветовых явлений, основанное на эксперименте. И в феврале 1790 года он наконец приступил к эксперименту с призмами, пытаясь воспроизвести знаменитый опыт Ньютона по рефракции. В ходе эксперимента Гете смотрел прямо перед собой, держа перед глазами призму, на ярко освещенную поверхность стены, ожидая с помощью данной техники увидеть цветовой спектр. Как пишут в книге «И. Гете — естествоиспытатель» ее авторы В. Фойгт и У. Зуккер, «эта роковая ошибка, заключавшаяся в методике эксперимента, в основном и привела его в последующие годы ко все более резким полемическим выпадам в адрес световой теории И. Ньютона. Эксперимент Ньютона заключался в следующем: пропуская луч света через узкую щель, он направлял его на находящуюся в затемненном помещении призму. Световой луч разлагался на цвета спектра и в таком виде появлялся на стене. Гете же, направляя через призму не луч, а свой взгляд, видел лишь разноцветные полосы по краям освещенной стены.
В своей физической интерпретации световых явлений Гете впадал в заблуждение: он полагал, что им воспроизводится техника основного эксперимента Ньютона, так как сначала он этой техники просто не понял». Исходя из расположения появлявшихся на стене разноцветных полос, он, естественно, давал им иную трактовку и тем самым пришел к ложному выводу, что цвета спектра возникают лишь в тех местах, где свет и тени непосредственно граничат друг с другом. На этом основано его определение данного явления, то есть цветов как единства «света» и «не света». Как он писал, «с одной стороны мы видим свет, т. нечто освещенное, с другой — тьму (Finsternis); на границе между обоими залегает сумрачность (Triibe), и вот когда эти крайности в зоне сумрака приходят в соприкосновение, то здесь порождаются различные цвета, которые через разные взаимопереходы вновь сливаются с породившим их единством».
В последующие годы, особенно во время своего второго путешествия в Италию (1790) и до самого выхода в свет объемистого естественнонаучного труда «К учению о свете» (он был напечатан в 1810 году в Тюбингене, в издательстве Cotta — два тома текста и том раскрашенных от руки гравюр на меди), Гете интенсивно занимался проблемой цвета. Он экспериментировал, собирал факты и сформулировал свою теорию цвета, резко противопоставляя ее взглядам Ньютона. Полемика Гете с Ньютоном интересна тем, что действительно некоторые изученные Гете атмосферные цветовые явления так и остались не объясненными великим англичанином.
«Учение о цвете» Гете делится на три части: «Часть дидактическая», «Часть полемическая» и «Часть историческая» («Материалы к истории учения о свете»)
Во второй, «полемической», части Гете выступил с резкой критикой «физического учения о цвете» Ньютона. Он озаглавил свой отзыв «Разоблачение теории Ньютона» и не жалел негативных эпитетов для работ сэра Исаака, называя их «двусмысленными» экспериментами, «трюками фокусника», «софистическим искажением природы» и т.
Согласно Ньютону белый солнечный свет является комбинацией всех видимых цветов спектра, которые можно рекомбинировать, чтобы снова получить белый свет. По Гете, именно в красном содержится то, что, по Ньютону, содержится в белом. Цвет, по Гете, по существу есть свет, модифицированный тьмой
Как пишет Светлана Месяц в своей статье «Гете и Ньютон. Спор о цвете», «причиной расхождения между гетевской и ньютоновской теориями является разница в методологических установках двух естествоиспытателей и в представлении о природе научного знания. Если Гете рассматривает физику как феноменологическую науку, призванную возвести все наблюдаемые частные явления к “явлениям более высокого порядка” или “прафеноменам”, то Ньютон объясняет наблюдаемое в опыте с помощью идеальной математической модели, обусловленной заранее имеющимися у него взглядами на природу того или иного естественного процесса. Истоки происхождения этих двух методологических установок следует искать в истории представлений о цвете, в частности в различном отношении обоих авторов к научному наследию античности. Если Гете видит в античном подходе к описанию природы образец для подражания, то Ньютон строит свою теорию цвета в споре с пережитками аристотелевской физики».
Герман Людвиг Фердинанд фон Гельмгольц — немецкий естествоиспытатель
Гельмгольц о роли восприятия
Так что, главный, по собственному мнению Гете, труд его жизни можно записать по ведомству заблуждений гения?
«К учению о свете» (была напечатан в 1810 году в Тюбингене, в издательстве Cotta — два тома текста и том раскрашенных от руки гравюр на меди)
